<<вернуться к списку

Всем смертям назло

9 мая — 45 лет Победы

Орден Славы трех степеней орден Красной Звезды и восемь медалей — боевые награды нашего земляка-искитпмца, участника Великой Отечественной войны Николая Марковича Горбачева. Совсем недавно его не стало рядом с нами. Но светлая память об этом человеке осталась. Сегодня мы публикуем рассказ Е. Медведева «Всем смертям на­зло», который взяли из сборника Западно-Сибирского книжного издательства «Солдаты переднего края», посвященного новоснбирцам- полным кавалерам ордена Славы.

Стрелковая дивизия, сформированная к Новосибирске, разгрузилась на безымянном разъезде близ станции Бологое. Потом своим ходом, по хрустящим в ночи дорогам, двинулась к линии фронта, к Демянску, в районе которо­го еще зимою войсками Северо-западного фронта была окру­жена крупная группировка противника.

Шел апрель 1942 года. Полку в котором служил молодой солдат Николай Горбачев, предстояло отбить у немцев деревню Кулотино, километрах  в  пятнадцати  от  Демянска. Первый бой… Каждому хочется, чтобы этот бой завершился победно: чтобы задача была    выполнена, а он  - солдат — остался жив и невредим. Этого хотел и пулеметчик Горбачев. Коротая последнюю ночь перед боем, он вглядывался в серый сумрак, стараясь рассмотреть деревню, что приюти на скате высотки. Там, возле полуразрушенных изб, угадывалась немецкая траншея, чернели амбразуры дзотов, сооруженных в каменных фундаментах сгоревших построек. И ему вспомнилось родное село Мошково, в котором он родился и вырос. Отцовский домик в середине поселка. Старый клен у калитки. Серая башня элеватора «Заготзерно», где трудится отец и где до призыва в армию работал он, Николай.

В этой же траншее, неподалеку от Горбачева, присев на корточки, чадил махрой-самосадом его давнишний друг Анатолий Андриенко.

- Толька,- негромко окликну Горбачев, - брось ты свою махру, аж в траншее дышать нечем.

— Перебьешься. Может, пос­леднюю ночь размениваем...

— Так уж и последнюю. Мой брат Алексей — ты его знаешь — с июня сорок первого на передовой. Разведчик! И  ничего, держится.

— Надо бы и нам в разведчики попроситься: умирать так с музыкой...    

Не нравилось Николаю настроение товарища, одна­ко помочь ему ничем по мог. Потрепал его по плечу, тихо сказал:

- А ну, дан свою протабашницу. Закурю и я, всем смертям назло...

Так дождались они рассвета. Где-то в ближнем тылу громыхнуло орудие, снаряд про свистел над головой, разорвался в деревне. И в ту же минуту весь передний край обороны противника осветился сотнями вспышек, земля за­дрожала от взрывов.

— Началось,— сказал Горбачев, заглядывая через бруствер.

Деревня, окопы, дзоты — все утонуло в огне и дыму.

Едва стена разрывов сме­стилась за деревню, командир взвода скомандовал:

— Вперед, сибиряки! За Родину! Вперед!

Горбачев подхватил «Дегтярева», вспрыгнул на бруствер и рванулся за товарищами. Рядом бежал Андриенко, возбужденно крича:

— Вперед, Колька! Ура-а! Они добежали до проволоч­ного заграждения. Оказывается, перед самой траншеей гитлеровцы растянули спираль Бруно. Забарахтались в ней пехотинцы, как снегири в силках. А тут из уцелевшего дзота ударил немецкий пулемет.

«Уцелел-таки, гад»,— падая возле колючей проволоки, по­думал Горбачев. Установив свой ручной пулемет и почти не целясь, ударил короткими очередями по амбразуре. Фашистский пулеметчик притих. Но в ту же минуту перед пе­хотинцами загрохотали взрывы, взметнув к небу черные султаны.

Прижавшись к земле, Николай какое-то время лежал, боясь поднять голову и чувствуя, что атака захлебнулась. Что же делать? Ждать, пока немецкая мина разнесет на куски? Но откуда-то слепа долетел голос ротного:

— Приготовиться! Впереди гремели взрывы, и осколки с визгом впивались рядом. За проволокой, в дымя­щейся воронке лежал Анатолий, выставив перед собою винтовку. Он был жив, но не стрелял — готовился к новому броску. И Горбачев с завистью по­думал: «Как же он проскочил через проволоку? Укрытие при­смотрел...»

— А ну, вперед, ребята! — позвал снова ротный.— Ура-а!

Приметив в проволоке «окно». Горбачев пролез в него и, с трудом оторвав тело от зем­ли, бросился вперед.

До вражеской траншеи они все-таки не добежали. Немцы ударили из автоматов, и Горбачев видел как его друзья-товарищи валились замертво, сраженные пулями. Рота опять залегла.

...Рота... От роты осталось меньше взвода. Атака не получилась — это видели все, кто остался в живых. Но отходить назад под жестоким огнем — тоже было немыслимо. Пришлось ждать темноты.

В свою траншею вернулись немногие. И среди них Гор­бачев и Андриенко, продрогшие до костей, но невредимые.

— Выжили-таки, а? веря и не веря случившемуся, го­ворил Андриенко.

— Выжили... всем смертям назло.

В одном из боев в августа 1942 года Николай Горбачев был ранен. Однако, странное дело, попав в госпиталь, он думал не о себе, а о своем товарище, о Тольке Андриенко, который остался в полку. Начались осенние затяжные дожди, и Николай представлял, как неуютно в такую погоду в траншее: под ногами вода, шинель и гимнастерка промокли насквозь, а обсушиться негде, немцы бьют но окопам из тяжелых орудий, разрушая дзоты и блиндажи. «Хватит он лиха там,— думал Горбачев. Лучше в атаку идти, чем киснуть в траншее».

В октябре дивизию перебросили на новый участок, где планировалось наступление. В это время Горбачев и вернулся в свой полк. Андриенко обрадовался:

— Успел-таки к горячему делу, молодец!

Прорвав оборону противни­ка в районе Малой Вопицы, сибирская дивизия вышла к реке Ловать. Роту, в которой воевали в те дни Андриенко и Горбачев, в наступлении сопровождало 76-миллиметровое полковое орудие. Стрелки довольны были пушкарями, которые точным огнем с открытых позиций уничтожали пулемет­ные точки врага, смело вступали в единоборство с танками. Но в одном из боев немецкая мина вывела из строя почти весь расчет.

— Пехота, на помощь! — крикнул наводчик орудия.— Не бросать же ее!

Горбачев и Андриенко переглянулись, поняли друг друга без слов: надо выручать пушкарей.

— Показывай, что тут и как,— попросил Николай наводчика, передав свой пулемет солдату-помощнику.

— Будешь заряжающим,— распорядился артиллерист.— Я сам буду и за наводчика и за командира. А ты готовь снаряды и заряжай. Он будет правильным,— указал наводчик на Андриенко,— хобот орудия вправо-влево двигать, когда я прикажу.

Первым снарядом сержант накрыл немецкий станковый пулемет, прижавший к земле нашу пехоту. Рота тотчас поднялась, бросилась вперед. Видя это, Николай Горбачев с гордостью подумал: «Гляди-ка, как ловко мы с ним упра­вились...»

Так совсем неожиданно Горбачев и Андриенко стали артиллеристами. Но не надолго — через несколько дней их перевели в полковой разведвзвод, которым командовал старший лейтенант Щербинин, смелый и душевный офицер. На передний край в те дни уходили «старички» во главе с коман­диром взвода, а Горбачев и Андриенко оставались при штабе, где бывалый, отменной фи­зической силы и находчивости разведчик сержант Иван Ковешников обучал их азам разведпоиска. И только здесь, овладевая приемами нападения на врага и защиты от его ударов, они поняли, что разведка — не только романтика, но и нелегкий опасный труд. Они заново учились ползать по-пластунски, бесшумно ходить по лесному бездорожью, ориентироваться по звездам и прокладывать азимут, наносить смертельные раны ножом, без промаха стрелять из трофейного пистолета, обезвреживать вражеские мины и резать колючую проволоку.

И однажды взводный, проверив знания новичков, сказал:

— Все в ажуре! Берем на задание. Как настроение?

— Нормальное, товарищ старший лейтенант.

— Старшина, примите от них документы, ордена, значки.

Горбачев усмехнулся: ни орденов, ни медалей, ни иных знаков воинской доблести у него еще не было. Передал старшине комсомольский билет и красноармейскую книжку, смущенно спросил:

— А письма из дому — куда?

Тоже мне,— ответил старшина. — С собой возьмешь только солдатскую храбрость да оружие. Ясно?

...Ночь выдалась темная, с ветром, шумевшим в кустарниках и гнавшим снежную поземку. Сержант Ковешников, новичок Горбачев и рядовой Силуянов из «старичков» — бывший нарымский охотник — составляли группу захвата и ползли за саперами. За ними — группа прикрытия: четверка опытных разведчиков и новичок Андриенко. Задача заключалась в том, чтобы, блокировав разведанную пуле­метную точку, взять «языка».

Горбачева волновало все, будто он впервые видел и взви­вающиеся над окопами ракеты, и пулеметные трассы, вспарывающие снежную целину. Добравшись до траншеи, разведчики притихли у бруствера, стараясь уловить малейший шорох: не насторожились ли гитлеровцы? Наконец, Ковешников первым осторожно спустился в траншею. Разведчики двинулись вслед за командиром.

К пулеметной площадке подошли без помех. И Ковешников привычно и ловко «обнял» гитлеровца, стоящего к нему спиной. Горбачев кинулся ко второму, который копошился возле пулемета. Увидев раз­ведчиков, он тотчас рухнул на колени и на ломаном русском языке затараторил:

— Пан товарищ, я — поляк, я – не шваб, я – поляк. Отто – шваб, фашист.

Горбачев поверил и метнулся на помощь Ковешникову, оседлавшему сопротивляюще­гося солдата.

— Вяжи руки,— хрипел сержант.

Все это сделано было за одну две минуты. Ковешников поставил немца на ноги:

— Топай,   гитлерюга.  Шнель!

Задание удалось, как говорил потом взводный,— на пять Для Горбачева это был первый выход за «языком» — начала долгого и рискованного пути солдата-разведчика. В память об этой операции к его гимнастерке была прикреплена медаль «За отвагу» — первая солдатская награда.

Смелость,     отвага.     взаимовыручка — родные сёстры. И полковые разведчики всегда были им верны. Не раз случалось так, что во имя общего успеха кто-то из  разведчиков жертвовал собой. 

В июле сорок третьего года, когда дивизия сражалась на брянском фронте, в одном из ночных поисков Горбачев был в группе прикрытия. Операция началась хорошо: удачно вышли к объекту, привычно блокировав дзот, клали «языка». Но немецкий ракетчик, оказавшийся невдалеке, почувствовал недоброе и поднял тревогу. Разведчики ринулись к проволочному заграждению, волоча по земле связанного солдата. Горбачев, задержавшись, у бруствера, мет­нул две гранаты и тоже бросил­ся к проходу. Вслед ударила автоматная очередь. Он упал в траву и открыл огонь, прикрывая отход товарищей.

Вся немецкая оборонительная полоса ощетинилась трассами пулемётных очередей, они хлестали, подобно бичам, справа и лева. Но Горбачев думал в эти минуты лишь об одном:  далеко ли уползли ребята и жив ли тот чёртов «язык»?

Сбоку ударил  еще  автомат, и Николай догадался,  что это помогает Силуянов — можно сменить полицию. Так, прикрывая   друг друга  и всю разведгруппу, они миновали нейтральную полосу.

- Молодцы... Молодцы вы, ребята! — взволнованно шептал старший лейтенант Щербинин, обнимай разведчиков. — Четко сработали. Спасибо.

С жестокими боями дивизия прошла и это лето почти шесть­сот километров, освободив сотни белорусских и литовских деревень, форсировав реки Западную Двину, Свеченку, Ушачу, Швентой, Камайку, Гобелицу, Медзелку. За участие в разгроме, фашистских войск в Белоруссии она стала именоваться Витебской, в честь одержанных побед ей не раз салютовала Москва.

Как-то в конце августа, когда дивизия стояла в обороне у реки Лиелупе, к разведчикам пришел командир полка подполковник Лысенко. Все кто был в этот час в землянке, встали, замерли но команде «смирно». Поздоровавшись с разведчиками, подполковник спросил:

— Как думаете, зачем я к вам пришел? Ордена принес? — И хитровато усмехнувшись, покачал головой: — Нет. Пока — нет.

Уважал своих разведчиков Федор Константинович Лысен­ко за их смелость и стойкость в бою. Не раз бывало так, что в каком-нибудь батальоне возникала заминка, тогда он бро­сал из своего резерва разведвзвод, и обстановка сразу менялась к лучшему.

— По очень важному делу я к вам, хлопцы, пришел,— пояснил подполковник.— За речку надо сходить, за пленным.

— Пробовали уже,— отозвался взводный.— Фашисты близко не подпускают.

— Знаю. Еще раз попробуйте. «Язык» — вот как нужен! — и он провел ребром ладони по шее.— Скоро в наступление, а мы — как слепые котята.

...Участок, где готовился поиск, давно был изучен раз­ведчиками. Первая траншея противника проходила по западному берегу в тридцати метрах от воды. Берег отло­гий и ровный, как карта, трава «подстрижена» пулеметными очередями. Застрянь на той «карте» — верная смерть. Однако иного, лучшего, пути нет. Вся надежда на молниеносность  и  неотвратимость  удара.

В два часа ночи, соблюдая величайшую осторожность, разведчики спустились в воду. Надо было переправиться вплавь и ворваться в траншею.

Горбачев снял одежду, связал в узел и поплыл первым. Наши артиллеристы открыли огонь но соседним участкам обороны, и грохот разрывов приглушил плеск воды.

По сигналу «две зеленые ракеты» разведчики, удачно переправившиеся на западный берег, бросились к вражеской траншее. Горбачев с Анатолием Андриенко ворвались в окопы и растерялись: там не было никого. Пусто! Они отыскали блиндаж и забросали его гра­натами. И здесь — ни души! Бросились дальше...

Нет, еще не все было потеряно. У изгиба траншеи поя­вился фашистский солдат -здоровенный детина в накидке и каске. Он не остановился, не попятился, а, выхватив нож. решительно рванулся навстречу. Горбачев, не раздумывая, ко­роткой очередью резанул по сапогам. Зарычав, гитлеровец распластался на две траншеи, но тут же привстал на колени, готовый к схватке. Горбачев сильным ударом выбил из руки немца нож:

— А ну, хенде хох!

...Подполковник Лысейко встречал разведчиков в первой траншее.

— Спасибо, хлопцы, не подвели. Большое спасибо!

Прорвав оборону противника северо-западное Шяуляя, дивизия вышла к Балтийскому морю и здесь, на подступах к военно-морской базе и сильней­шему опорному пункту гитлеровцев — Клайпеде, завязала упорные бои.

Та и другая стороны зарывались в землю: обрастали окопами, дзотами, прополочными заграждениями. Люди работали дни и ночи, без сна и от­дыха. А старший лейтенант Щербинин получил приказ: добыть «языка».

— Будет исполнено,— при­вычно ответил разведчик.

Но первая попытка не принесла успеха: поисковая группа была обнаружена и обстреляна. Повторили попытку. И снова неудача: возвратились, неся на руках двух раненых товарищей.

Однажды разведчики задержались на наблюдательном пункте командира батальона, неподалеку от бетонного мости­ка, что соединял берега речонки. Этот участок считался самым опасным и для поиска бес­перспективным: ширина нейтральной полосы — метров сорок, не больше. Ни минного поля, ни колючей проволоки. Но все эти сорок метров пристреляны минометчиками той и другой стороны, прикрыты многослойным пулеметным огнем — муха не пролетит.

Горбачев, подняв перископ, стал рассматривать траншею противника, до которой, казалось, можно дотянуться рукой. И вдруг зашептал:

— Накрыть бы их, а? То­варищ старший лейтенант, полюбуйтесь.

Щербинин приложился к перископу и тотчас скомандовал:

Ребята, звоните на КП. Надо получить согласие командира полка на поиск.

— Сейчас? Днем?

— Немедленно!

Оказывается, немцы-пулеметчики, сидевшие напротив моста, сняли свой пулемет, чистят его и мирно беседуют.

Подполковник Лысенко был на месте; немного подумав, он ответил:

— Добро. Огня дать? Отсечного? Но флангам?

— Можно. Только, чтобы нас не накрыли.— Щербинин обернулся к разведчикам и возбужденно заговорил: — Ребя­та, успех — в быстроте! В не­вероятной быстроте! Вы поняли? В группе захвата: Ковешников, Горбачев, Андриенко и я. Ну, ни пуха ни пера... За мной!

Нарушив обычный порядок, взводный первым вспрыгнул на бруствер и рванулся через мостик к траншее противника, к той пулеметной площадке, где сидели два немца и мирно беседовали.

Разведчики, словно камни, сорвавшиеся с горы, свалились в траншею, скрутили руки рас­терявшимся пулеметчикам — и назад. Когда у немцев начался переполох, разведгруппа уже приближалась к своей траншее. Последние метры пре­одолели под огнем пулеметов и минометов.

Перевалившись через бруствер, с трудом веря тому, что задание удалось, какое-то время все молчали. Горбачев и Андриенко бинтовали друг другу ра­ны. Потом Щербинин поднял телефонную трубку и сообщил командиру полка:

— Докладываю: взяли двух «языков». Не верите? Сейчас доставим...

Наступила последняя военная зима. Советская Армия перешла государственную границу.

22 января дивизия вышла к оборонительному рубежу на реке Дайма. Полковые разведчики старшего лейтенанта Щербинина получили необычное задание: группой в двенадцать человек, с рацией и средствами сигнализации, скрытно проникнуть в глуби­ну укреплений врага и разведать огневые позиции артиллерийских батарей, расположение дотов, сосредоточение танков и мотопехоты. Данные сообщать по рации немедленно.

Дождавшись ночи, взвод Щербинина вышел к реке.

Справа и слева гремели ар­тиллерийские орудия, обстреливая рубеж противника. В небе вспыхивали осветительные ракеты, и трепетный свет их с трудом пробивался сквозь плотный туман.

Разведчикам невероятно вез­ло в этот раз: не вызвав ни стрельбы, ни преследования, они благополучно миновали передний край и за ночь углу бились километров на пятнадцать. Они не только добыли и передали в штаб своей дивизиии ценнейшие сведения о противнике на этом участке, но и захватили четырех пленных: полковника, капитана и двух гитлеровских солдат.

За участие в этом задании, за смелость и отвагу рядовой Николаи Горбачев, ранее отме­ченный орденами Славы 3-й и 2-й степеней, был представлен к ордену Славы 1-й степени. Это случилось в самом начале весны. Над дорогами висел белесый туман. Дивизия готовилась к штурму Кенигсберга. А Николая Горбачева вдруг вызвали в штаб полка.

Подполковник Лысенко, встретив разведчика на командном пункте, усадил его и, усмехнувшись, спросил:

— Ты знаешь, зачем я тебя позвал? Не знаешь? Тогда слу­шай: поедешь в Москву, за наградой. Сам Михаил Иванович Калинин вручит тебе орден Славы 1-й степени. Ясно?

— Ясно, товарищ подполковник,— робко ответил Горбачев, веря и не веря своему счастью.

— Два часа на сборы — и в путь! Желаю счастья.

Москву Горбачев увидел впервые. В парках еще лежал подряхлевший снег, а на улицах и площадях вихрилась пыль. Георгиевский зал, где им вручали ордена, поразил воображение солдата своей красотой, огромностью, яркостью люстр. И Михаил Иванович Калинин в этом огромном зале ка­зался совсем небольшим, щупленьким и каким-то родным. Горбачев и по сей день помнит его ласковые, с прищуром глаза, прикрытые стеклами очков, теплое пожатие руки и слова:

— Поздравляю. Такой моло­дой, а уже полный кавалер ордена Славы! Похвально. Спасибо за службу.

Николай на мгновенье расте­рялся: что же ответить? И вдруг вспомнил простые знакомые слова:

— Служу  Советскому  Союзу!

...В дивизию Горбачев вернулся в первых числах апре­ля, когда солдаты и офицеры жили одной мыслью: «Последний удар! Последний бой... А что потом? Мир?!» Как-то не верилось, что не будет стрель­бы и бомбежки, не будет горьких утрат...

Вместе со своим полком Николай штурмовал город-крепость Кенигсберг, вместе встречал Победу. Но война для него еще не кончилась. Дивизия погрузилась в эшелоны и дви­нулась на Дальний Восток. И домой Горбачев вернулся из Северного Китая, где 235-я Витебская Краснознаменная стрелковая дивизия закончила свой боевой поход.

Шесть ранений. Орден Славы всех трех степеней. Орден Красной Звезды и восемь медалей — награды бывшего разведчика старшины в отставке Горбачева.

Е. МЕДВЕДЕВ.

Знамя коммунизма, №68, 28 апреля, № 70, 4 мая, 1990 г.