<<вернуться к списку

«Ах, война, что ты сделала, подлая?»

Хочу  рассказать  о нашей  семье.  До сих пор  (а мне уже 80 лет),  стоит  перед глазами  моя  бабушка,  Евдокия  Фоминична Сухомлинова.  Её  выплаканные  глаза.  Стоит сердечная  у ворот и смотрит в ту  сторону,

куда  ушли  её  дети:  два сына, два  зятя  и  дочь.

Старший  сын  -  Николай  Маркович,  о  нём  мы  до  сих  пор  ничего  не  знаем.  Младший  -  Иван Маркович,  до  войны  работал на  Чернореченском  цементном заводе.  В  девятнадцать  лет  20 апреля  1941  года  был  уволен  в связи  с  уходом  в  РККА  (рабоче-крестьянскую  Красную  Армию).  Служба  в  армии  началась для  него  под  Винницей.  В  одном из  писем  он  писал:  «Маты,  жито доброе  уродилось».  Радовался  жизни.  Но  началась  проклятая  война,  и  от  него  ни  весточки.  Позже  его  друг  писал  своим родным:  «Меня тяжело  ранило,  а Хохол  пополз  с  пулеметом дальше».  Где  и  как  оборвалась  его молодая  жизнь?  Слёзы,  слёзы и неутешное  горе матери.

Ушел  на  фронт  и  зять моей  бабушки  -  Василий  Судаков,  муж дочери Антонины  Марковны.  Он работал  трактористом  в  Бердском совхозе. Так и ушел со своим трактором  и  сгорел  в  первые же дни  войны.

А  следом  за  мужем  собралась на  фронт  Антонина,  работавшая воспитательницей в детском саду.  Смуглая  красавица  невысокого  роста,  с  чёрными  волнистыми волосами,  которые фронтовой  парикмахер  никак  не  мог решиться  обрезать.  Глаза - смородинки,  живой,  неугомонный характер.  С  увлечением  занималась  спортом.  Она  тайком от  родных  записалась  на  краткосрочные  курсы  связистов. Окончив  их,  попала  на  Ленинградский  фронт.  Выдали  обмундирование,  винтовку,  катушку,

чтобы  тянуть  провода.  Винтовка постоянно  мешала,  волочилась по  земле.  Как-то  повесила  винтовку  на  сучок,  что  по  уставу  не положено,  а  сама  пошла  линию тянуть.  А  тут  с  проверкой  маршал Тимошенко.  Увидел  нарушение  устава  и  на  вечерней  поверке объявил  бойцу Сухомлиновой благодарность  за  установку  линии  связи  и три  наряда  вне  очереди  за  утерю боевого  оружия. Через  некоторое  время  родные  получили  похоронку:  «Боец Сухомлинова  А.М.  пала  смертью храбрых  в бою  за социалистическую  Родину,  верная  воинской присяге,  проявив  геройство и мужество».  Опять  горе,  слёзы матери.  Но  вскоре  получили  от Тони  письмо.  Тоня  жива!  Никто поверить  не  мог.  При  выполнении  боевого  задания,  когда она налаживала  связь,  взрывной волной  её  контузило,  отбросило в  воронку  и  присыпало  землёй. Товарищи после боя её не нашли и  посчитали  погибшей.  А следом шла  похоронная  команда,  которая  и  обнаружила  Тоню.  Когда её  вытащили  из  под  земли  она зашевелилась  и  открыла  глаза. Отправили  в  госпиталь. После  госпиталя  Тоня  снова попала на фронт.  Воевала в Прибалтике,  а  закончила  войну  в Ленинграде Друзья уговаривали её  остаться  отстраивать  Ленин град,  обещали  жильё,  предлагали  укорениться  в  знаменитом городе  на  Неве.  Но  она  рвалась на  родину,  в свою Сибирь. Я  помню  тот  июльский  день 1945-го  года.  Наш  дом  стоял  недалеко  от  железнодорожного полотна.  Мы,  детвора,  играли на  лужайке  в  «вышибалу».  Смотрим,  идёт  передача  (так  называли  в  то  время  пригородный поезд  на  котором  возвращались фронтовики).  Вдруг  слышу: «Нина!»  Смотрю,  на  ступеньке вагона стоит моя лёлька и машет мне  рукой.  (Тоня - моя  крёстная мать).  Стройная,  в  пилотке,  в гимнастёрке.  Я «полетела» домой и мы вместе с бабушкой и мамой со  всех  ног  побежали  на  станцию.  В  ту  пору  рядом  с  вокзалом  находился  клуб  железнодорожников  (сейчас  в  этом здании зоомагазин).  Там  военкомат  организовывал  встречу  фронтовиков.  Угощения,  поздравления, речи,  слёзы,  объятия,  смех,  воспоминания.  Много  говорили,  но никто  никого  не  слушал. Антонина  Марковна  на  работу вернулась  в  тот  же  садик,  стала  заведующей.  Вышла  замуж за  фронтовика,  воспитала  двух сыновей  и  дочь.  Дождалась  внуков.  Перенесенная контузия  впоследствии  сильно  сказалась  на ее  здоровье.  Пока  организм  был молодой,  справлялся,  а  потом ослабли  мышцы  ног,  и  она  часто падала, ломая  руки и  ноги.  Переносила всё стоически, до последних дней своей жизни держалась, проявляя  сильный  характер. могла  ходить,  но  никому  не позволяла  себя  обслуживать  -  добиралась ползком. На руках и ногах у неё были мозоли.  Родные из фуфайки сшили ей наколенники.

Антонина  Марковна  сносила  их две пары.  И никогда она не жаловалась  на  судьбу.  Умерла  в  августе 2001  года. Четыре боевые награды  получила  она:  медали  «За оборону  Ленинграда»,  «За  отвагу»,  «За  участие  в  Великой  Отечественной  войне  1941-1945  годов» и орден «Красного Знамени». Проводила моя бабушка на войну  ещё  одного  зятя  - моего  папу

-  Николая Акимовича  Петрова.  В июле  1942 года он добровольцем ушел на фронт, оставив беременную  жену  и  дочек  шести  и  двух лет.  До  войны  Николай  Акимович  работал  на  Чернореченском цементном  заводе.  Сначала  каменщиком,  потом  нормировщиком,  а  в  1937  году его назначили начальником  ремонтно-строительного  цеха.  Не  раз  был  премирован  за  стахановский  труд.

Но  началась  война,  и  в  трудовой книжке  появилась  последняя  запись  «Уволен,  в  связи  с  уходом  в РККА».  Отец попал в Сталинскую дивизию  (она  ещё  называется Сибирская  гвардейская).  Пока шло  формирование  дивизии  он два  месяца  находился  в  лагере для подготовки  в г.  Юрге. Помню  как  я,  шестилетний  ребенок,  ездила  с  мамой  увидеться и проститься с папой. До лагеря пришлось добираться пешком. Солнце жарило беспощадно, оводы  одолевали.  «Терпи, доченька», шептала  мама,  когда  уже  совсем было  невтерпёжь.  Иногда  какой- нибудь  сердобольный  возница подсаживал  нас  на  телегу,  немного  подвозил  по  пути.  Папу  отпускали  из лагеря  ненадолго.  Он сделал  из  веток  шалаш,  и  в  нём мы  с  мамой  ожидали  его  прихода.  На  костре  варили  картошку, кипятили чай. Там мы виделись с ним в  последний раз.

Вскоре  папа  сообщил,  что  их отправляют на фронт,  но точной даты не указал.  Эшелоны с Юрги проходили  через  НовосибирскГлавный,  и мы  с мамой ждали  на вокзале  встречи.  Провожающие стояли  под  переходом  на  платформе.  Помню  проливные  дожди, промозглый осенний ветер. Рупор,  прикрепленный  к  столбу, казался  невероятно  огромным.

Из  него  лавиной  рвутся  строки «Священной войны».  Мимо, мелькая,  стремительно  проносятся теплушки.  Разламывают  голову бесконечные  душераздирающие крики,  рыдания,  чьи-то  имена  и обжигающий  нерв  войны  «Вставай  страна  огромная»...Несколько  раз  мы  ездили  с  мамой  в  Новосибирск  с  надеждой  увидеть папу.  Но  так  и  не  удалось  с  ним

попрощаться.  Зато  моей  тёте, которой  на  тот  момент  было  17 лет,  случайно  удалось  его  увидеть  и  проводить.  «Надя,  береги Нюру»,  -  наказывал  он  ей.  А  она сама  еще  девчонка,  не  понимала,  о  чём  он  говорит,  не  знала, что  моя  мама  была  беременная. Надя  в  войну,  не окончив  школу, уехала  в  Бердск,  устроилась  на завод,  делала  снаряды.  Работа  с кислотой  подорвала  её  молодой организм,  она  получила  неизлечимую болезнь печени.

Письма  от  папы  приходили  не часто.  «Я  вам  очень  редко  стал писать письма.  Во-первых,  я  вам уже  писал,  что  нет  бумаги,  во-вторых,  самое  главное,  что мало свободного  времени  и  негде  писать. В блиндажах очень темно, а на  улице  холодновато.  И  вообще в  последнее  время  мы  оторваны от своего  полка».  В другом письме пишет,  чтобы  о нём не беспокоились.  «Я  сейчас  получил  полностью  зимнее  обмундирование:

валенки,  полушубок,  фуфайку, тёплые  портянки,  бельё,  ватные брюки,  шубёнку».  Просил,  чтобы выслали  ему ложку,  химический карандаш, столовой соды  (у него болел  желудок).  «Если  можно, вышли  что-нибудь  из  продуктов питания.  Все  наши  искитимские живут неплохо».

А  здесь-то,  в  тылу,  тоже  было нелегко.  Моя  мама  Анна  Ерофеевна  Петрова  билась,  как  рыба об  лёд.  Выкопали  мы  с  мамой  в поле  картошку,  а  привезти  не смогли.  Вырыли  неглубокую ямку,  засыпали  картошку  землёй,  завалили  ботвой.  На  следующий день  на  заводском конном дворе  дали  нам  лошадь-монголку.  Конюх  сказал,  чтобы  мама

была с ней осторожна:  от испуга может  всё  в  дребезги  разнести. А лошадка  еле  ноги  переставляла. Приехали в поле, а там кто-то более «хозяйственный» уже нашу картошку  прибрал.  Утёрла  слёзы  моя  мамочка  и  стала  искать выход,  чтобы  не  заморить  детишек.  Решила приобрести корову.

Скопила  немного денег,  собрала кое-какие  вещи  и  отправилась  с подругами-солдатками  в  деревню  за  коровой.  Сколько  дней  её не  было  дома  -  не  помню.  Зимний  день  короток.  Только  в  памяти  беспокойная  бабушка,  её неумолкающие  тяжёлые  вздохи и причитания.  В то время ходили слухи о  нападении  волков,  которых развелось множество.

Перед  тем  как  идти  мама  советовалась  в  письме  с  папой.  Он ответил:  «...ты  пишешь,  что  хочешь  променять  мой  костюм,  я не  против,  не  возражаю.  Да  и вам  на  месте  виднее.  Главное,  я прошу,  не  мори  детишек,  воспитывай их так, как воспитывались бы  и  со мной».

Он очень любил детей.  Я  помню его  ласковые  руки.  Это  как  яркие  всполохи  памяти.  То  вижу, он  любуется,  как  я,  ещё  совсем маленькая,  топаю  по  столу  ножками.  Или  как  подносит  к  наличнику  над  окном,  где  какая-то  пичуга  свила  гнездо  и  отложила яйца.  Он  достаёт небольшое  голубоватое яичко,  показывает его мне и возвращает назад. А то, как на  руках  обносит  вокруг  ёлки  и рассказывает  об  игрушках,  о том, что нарисовано на флажках. Одна  хрупкая  игрушка  -  самоварчик  -  сохранилась  у  меня  до сих пор.  Это семейная реликвия. Мой  отец  был  жизнерадостным,  лёгким,  весёлым  человеком. Душа любой компании.  Возле  нашего  дома  собиралась  вся улица.  Песни,  частушки,  смех. Умел  интересно  рассказывать, петь,  шутить.  Бывало,  собирается утром на работу,  а мама спрашивает:  «Коля, что приготовить к ужину?» «Как что? Топорище, конечно»,  -  отвечает.  Очень  любил лес.  Весной  забрасывал  маму цветами.  Был очень заботливым.

Перед  уходом  на  войну  он  огородил  двор  высоким  забором, словно  незримую  заботу  и  опору  оставил  после  себя,  скрывая от  мамы,  что  уходит  добровольцем  на  защиту  родной  земли. Женское  сердце  вещее.  Приснился  маме  сон,  как  прокладывает  папа  широкую  дорогу  далеко-далеко  от дома.  Вышла  она отцу  навстречу,  а  он  навалился на лопату,  вытер пот со лба и говорит,  указывая  на  грядки:  «Это -  тебе».  «А  это  -  мне»,  -  показал на  широкую  дорогу  и  пошёл  не

оглядываясь.  Вот  и  ушёл  он  по ней в вечность.  Эти горькие слова  о  вечности  мама  повторяла почти до  самой смерти. На  фронт  Николай  Акимович ушёл  в  июле  1942  года,  а  в  декабре  пришла  похоронка.  «Ваш муж,  стрелок  1-го  стрелкового  полка  красноармеец  Петров Николай  Акимович  был  ранен 17  декабря  1942  года  и умер  от ран  30  декабря  1942  г.  в  г.  Калинине  1  кладбище  «Перемерки».  Геройски  погиб  за  социалистическую  Родину,  верный воинской  присяге,  проявил  геройство  и  мужество.  У  мамы случился  нервный  срыв,  и,  как следствие,  внутриутробное  повреждение  плода.  Сестра  родилась  с  неизлечимой  болезнью  - псориаз,  как  эхо  войны. Последнее  письмо  мы  получили  из  госпиталя.  В  нём  медсестра  сообщала,  что  Николай Акимович  ранен  разрывной  пулей  в  живот,  и  передавала  его просьбу  -  беречь  себя  и  детей. Умер он  30 декабря  1942  года.

«Не дымятся дали,

Пыль  черна  от  слёз,

Ни  одной медали

Отец мой  не  принёс.

Только  в  этом  самом

Нет его вины.

Потому  что  сам  он

Не  пришёл  с  войны».

Владимир Дворянское.

Каждый  раз  перед  Новым  годом  (это  уже  семейная  традиция)  у  нас  горит  свеча,  и  стоят  портреты  наших  погибших родных.  Воспоминания,  минута молчания  и  первая  рюмка  за  их светлую  память. В  1978  году моя  сестра,  родившаяся  без  отца,  с  мужем  и  двумя  сыновьями  посетила  папи ну  могилу.  Её  сыновья  окончили Томское  военное  училище  -  оба

военные.  А  двумя  годами  позже  мы  с  мужем  решили  отдать дань  памяти  отцу.  Нашим  отцам. У  мужа  отец  тоже  не  вернулся с  фронта,  он  считается  вез  вести  пропавшим.  Когда мы  приехали в Калинин  (ныне Тверь), сразу обратились  в  военкомат.  Только объяснили цель визита, как в считанные  минуты  принесли  большую  книгу,  в  которой  записаны

имена  всех  погибших  и  умерших в  госпиталях  Калинина.  Эта  книга  хранится  в  стеклянном  шкафу как  музейная  реликвия.  Сотрудники  военкомата  сразу  же  организовали  автобус,  и  повезли  нас на  братское  кладбище,  где  в  общей  могиле  покоится  мой  отец.

Чисто,  ухожено,  на  мраморных плитах имена тех,  кто похоронен.

У  входа  цветы.  Могилы  земные. Всё  строго,  просто.  До  слёз  тронули  известные  слова:  «Ничто  не забыто,  никто не забыт».

Нина  Николаевна  Жарова (Петрова),  г.  Искитим.

Искитимская газета №8, 2015 г.