<<вернуться к списку

Сибиряк всё может

(из воспоминаний Ивана Арефьевича Борисова)

- Вишь, какие мы тут молодые?

Я - справа, в середине Сашка Мальцев,

а слева - Зюбин. Как его зовут,

уже не помню. Да и живы ли они, не знаю.

Какой же это год? Наверное, 43-й,

мы тут с Санькой сержанты, а Зюбин -

младший. Значит, этот снимок

в 110 полку делали. А в 118-м

я уже старшим сержантом был.

Больше военных фотографий

у меня нет. Когда было

фотографироваться?

Воевали.

Дай-ка я еще сам на себя погляжу. Ишь, какой красавец. Не то, что сейчас - сморщился весь. Я ведь с 15-го года, еще единоличное время помню. Слышала о таком? То-то, что читала. А мы это на себе испытали. Кстати, неплохо жили тогда. Человек, если хороший работник, хоть в колхозе, хоть единолично, нормально жить будет. Вот и я до сих пор работаю. Дома, конечно. В огороде ковыряюсь, сам и забор отремонтирую. Кроме работы, занимался пимокатством, шкуры выделывал. Держал кроликов, аж 120 голов. Потом нутрию развел. Сделал шубы дочерям, внукам. А потом сказал: «Хватит».

Живу один, сам себе варю. Че улыбаешься? За 86 лет всему научился. Есть еще и силенка в руках. Удивляешься, что огород сам копаю, так что тут та­кого? Ковырну землю, пока она с лопаты падает, отдохну. Смеешься? Я тоже с тобой посмеюсь. Шутку люблю. Она мне и в войну помогала.

В армию призвали в 37-м.

Когда срок службы уже к концу приближался, на Халхин-Голе заварушка началась. Бросили туда. Домой вернулся. Ну, думаю, пора кое-чему поучиться, да и жениться. Поступил в учи­лище механизаторов в Посев­ной. Сам-то я из Черепановского района. Но закончить не успел - Финская началась. Пошел добровольцем. В армии я ведь станковым пулеметчиком был. Думал, сгожусь. Но пока нас под Вологдой готовили, война и кончилась. А я и рад был - домой пора. Надо было еще доучиться на тракториста.

О начале Отечественной мы - деревенские - не знали. Я тогда на МТС работал. Лето-то в разгаре, трактора на полевом стане стояли. А на следующий день, 23-го значит, примчался бригадир с механиком. Они-то и сказали о войне. Это в 4 утра было. Мы с напарником будить никого не стали, потали трак­тор на МТС. А там уже военные. Оглядели они наши трактора. Те, что поновее, в сторону. Вот и вся мобилизация. А дома никто ничего не знает. Еле от­просился и 25 километров до деревни пешком шпарил. Так что успел проститься.

Потом нас с тракторами заг­рузили в вагоны и в Новосибирск. Там определили в 486-й гаубичный полк. А дальше покатили под Вязьму. Теперь я уже в 110 полку имени Воро­шилова был. Пока нас учили, время шло. Так что первые бои для меня были под Сталинградом. Я на своем тракторе тяже­лую пушку таскал - гаубицу. А она 18 тонн весом. Когда батарея к бою позицию занимала, я трактор отгонял подальше, чтобы не разбили его немцы. А потом бегом к ребятам помогать, ведь один снаряд весил 100 килограммов. Как жахнет, только рот успевай открывать, иначе перепонки в ушах лопнут.

Под Сталинградом лупили мы врага нещадно. Как начнется артобстрел - мороз по шкуре. Особенно «катюши» страху нагоняли - земля дрожит, вой на всю округу. А потом все стихнет. Бывало и нас бомбили.

Дым, чад. Ничего не видно. Очнешься, а вокруг руки, ноги валяются. А меня как-то пронесло - ни одного ранения.

Помню, как пленных брали. Боженьки мои! Какие же это вояки! Головы, ноги тряпками обмотаны - к зиме-то они не готовились. Да и не было там немцев, румыны, да итальяшки. Жалкие такие, что противно было.

Ты вот войну по картинкам и кино знаешь. Там все показывают сибиряки здоровые, мордастые, откормленные. А я скажу, голодали мы под Ста­линградом. Батарея же далеко от города стояла. А кругом бои, так что везти продукты некому. Начнет повар разливать похлебку, глянешь, а в миске -две ложки пшеницы. Помню, я как-то в поле мясо нашел. Что удивляешься? Нашел. Смотрю, что-то черное на снегу лежит. Я на лыжи и туда. А.это кобыла убитая. На снежку заморозилась. Я за ребятами. Нарубили мяса и накормили всех. К нам потом и командиры полакомиться прибегали.

Тяжело было - что говорить. Я вот много раз ноги обмора­живал. Валенок мне не выда­ли, да они на тракторе сразу бы промокли. А в сапогах в мороз - сама знаешь как. Сейчас вот внучка спрашивает: «Дедушка, что у тебя пальцы на ногах скрученные?». Потому и скрутились, что иногда портянки при­мерзшие чуть ли не с кожей от­рывал. Но особо тяжело было раненому. Валяется он, бедолага, мерзнет. А чем помо­жешь? Ну, бывало, сложим из

снежных брусков ему убежищ да перевяжем, как умеем. Па его санитар отыщет!

Ну, все я тебе рассказывал не буду. Когда в Германию вступили, я в Восточной Пруссии оказался. Там было строго, нас предупредили - никакого мародерства. Так что ничего не громили, но и не голодовали. Немчура-то вся разбежалась. Побросали фермы, а там скот мычит. Помню, я на одном хуторе взял ведро и пошел доить корову. Солдаты удивляются я смеюсь: «Я ведь сибиряк, а сибиряк все может». Вот тут мы отъелись, отмылись за всю войну. Никто ведь бань на фронте не строил. От грязи гимнастерки колом стояли. Вши заедали. Я от них спасался бензином. Опущу одежку в ведро, а бензин аж красным делался.

Чем еще Германия запомнилась, спрашиваешь. Концлагерями. Как увидели пленных штабелями сложенных, столбняк на нас напал. Лежат, не шевелятся, только глазами хлопают. А один ходит, как скелет с кружкой и воду им дает. Нас командиры сразу вывели из казарм, чтоб не глядели на эту жуть.

Домой я приехал под ноябрьские праздники. Позвонил  в сельсовет, думал - счас прикатят. А они к утру на таком захудалом конишке притащились что хоть плачь. Так что пер с чего начал мирную жизнь, с работы. Работал с утра до ночи. Аж до сих пор остановиться не могу.

Людмила Рябоконь