<<вернуться к списку

С теми годами уже ничто не сравниться

Нина Ивановна Калашникова так и не знает, сколько ей лет. Точная дата рождения затерялась в годы войны. Врачебная комиссия детского дома, где она провела много лет, определила - 2 сентября 1938 года.

Грубый след оставил в ее детской памяти сорок первый. Немцы, как только заняли деревню, сожгли все дома, а людей выгнали на улицу. Детей и стариков собрали в один большой дом, облили бензином. Осталось только поджечь. Но тут взбунтовалось все село. Может, это и остановило фашистов, так или иначе, а приказ кто-то отменил. Сберегла ее судьба. Ее и всех остальных ребятишек, среди которых были братья и сестры.

Семья Калашниковых была большая и дружная. В первые годы войны отец и старшая сестра ушли на фронт. Мать и шестерых ребятишек вместе с остальными жителями деревни погнали в Германию. И вот по пути, то ли в Щекино, то ли Нащекино, название маленькая Нина не запомнила, мама заболела тифом и умерла. Шестеро детей из семьи Калашниковых осиротели вмиг.

По пути в Германию было много остановок. Где-то в Беларуссии старший брат решился удрать в партизаны. Так с тех пор и пропал. Хорошо Нина запомнила немецкий лагерь, где русские жили за колючей проволокой, а французы, поляки - отдельно и свободно. В лагере, в основном, содержали молодых девушек, а потом к ним до­бавили малолетних детей. До сих пор живы в памяти нетопленный барак и голые нары постелью на которых служила солома. Всех, кто был старше, гоня­ли на работу. Девятилетний Нинин братишка вкалывал на свинцовом заводе. Два года только и выдержал детский организм. Так что семья Калашниковых потеряла еще одного человека.

Как только выдержали эти годы ребятишки, одному Богу известно. Ведь чем кормили! Такое даже собака есть не станет. Ни­ночка запомнила эти обеды на всю жизнь: болтанка из брюквы, а вместе с ней мусор и черви.

- Когда и выбросишь их. А иногда от голода и не замечали ничего, ели все подряд. Но что я хочу сказать, среди немцев тоже встречались сердобольные люди.

Нина Яковлевна в первую очередь назвала доброго коменданта лагеря, который в отличие от своего предшественника, отпускал ребятишек собирать милостыню. И вот как-то раз после такого промысла завела детей к себе немецкая женщина. Запла­кала от одного только их вида.

Накормила, умыла, а Ниночке даже ботиночки нашла. А ее обмотки, которые девочка носила на ногах вместо обуви, хотела сжечь. Но вцепилась малышка в эти тряпки ручонками и не отдала, а вдруг еще понадобятся.

- Милостыня, помойка – все было в моем детстве, - Нина Яковлевна до сих пор говорит об этом со слезами на глазах. - Однажды у немца-помещика сдохла лошадь. Пленные как увидели, бросились на нее, словно волки, и стали рвать на части. В них даже стреляли, кое-кого убили, но люди разбежались только тогда, когда от животного ничего не осталось.

- Когда же домой вернулись, -спрашиваю я.

- Освободили нас американцы. Разбомбили нашу фабрику и ушли. А мы остались сами по себе.

Потом на военнопленных натолкнулись два советских лейтенанта. Они-то и стали добивать­ся отправки людей, у которых вместо фамилий были номера, на Родину. Вот тогда за долгие годы дети по-настоящему узнали вкус хорошего хлеба. Домой добирались долго. Проезжая через Польшу, маленькая Нина вновь увидела смерть. Их эшелон столкнулся со встречным. Кровь, трупы, кругом валялись чьи-то головы, руки. Но Калашниковы уцелели. Теперь их было четверо.

После крушения поезда те, кто остались живы, сидели три дня и ждали решения своей судьбы. Потом на машинах их повезли в Брест-Литовск. Там Ниночка чуть не осталась на всю жизнь. Приглянулась она одной женщине, которая все уговаривала старшую сестренку отдать малышку себе. Но, видно, не судьба. Чуть опоздала несостоявшаяся мама, и детей увезли.

Вернулись домой, а дома нет. В соседней деревне в землянке жил родной дядя. Взял было ребятишек себе, но жить долго в таких условиях было невозможно. Оставшаяся за старшую сестренка решила отдать маленьких в детский дом. А сама уехала к той, что была на фронте которая потом забрала с собой подросших малышей.

А дальше уже пошла мирная послевоенная жизнь. Вся семья собралась у брата отца, который жил в Сибири. Сначала ютились на квартире, потом в Ордынском районе построили из ворованного леса землянку. Через некоторое время появи­лась избушка. Учились, окончили кто сколько мог. Брать -пять классов, сестра - семилетку, а Нина даже десять классов осилила. Хотела поступить в техникум, но не сдала на стипендию. Пришлось устроиться на работу. Платили мало, опять голодали. Иногда с подружкой, у хозяйки, у которой они квартировали, воровали сухари и сосали долгими вечерами, что­бы продлить удовольствие.

Закончив училище, Нина стала счетоводом. Познакомилась с хорошим парнем. Кстати, искитимцы-старожилы его долж­ны помнить. Калашников работал начальником ГАИ. Сейчас она живет с дочерью и ее сыном. В квартире тепло, уютно. Жить бы да жить, если б не здоровье. По капельке, по клеточке растерялось оно за годы войны. Остался еще с тех пор страх. Страх показаться больной - вдруг уволят, страх перед каждой неожиданностью. Бедное сердце вздрагивает от хоро­шего и плохого. Но теперь уже ничего не изменишь. Хоть и трудновато стало в последнее время, а с теми, страшными годами, уже ничто не сравнится

Людмила РЯБОКОНЬ.

Фото С. СЛОБОДЧИКОВА.

Искитимская газета, №54, 6 мая, 1999 г.