|
Тяжкая боль воспоминаний Не хотелось бы в эти праздничные дни вспоминать о страшных, трагических и голодных днях блокады. Но память свежа и вижу все как вчера, а сердце саднит. День 22 июня в Ленинграде был ясный и жаркий, когда в 12 часов мы услышали по радио голос Левитана, а за ним выступление Молотова. И мгновенно померкло солнце, все враз почувствовали коренную перемену нашей судьбы... Мне было 12 лет. Жила с мамой и двумя братьями. Еще не оправились от смерти отца, умершего накануне войны. Нам предложили эвакуироваться, но мы посчитали, что война будет недолгой и остались. А город сразу начали бомбить с самолетов, а потом обстреливать из дальнобойных орудий. Методично, как по расписанию, каждую ночь летели зажигалки на жилые дома, заводы и другие объекты. В небе висели аэростаты воздушного заграждения, по нему метались лучи зенитных прожекторов, но они мало помогали. Чаще бомбы и снаряды попадали в цель, оставляя руины зданий. И раньше всех были уничтожены продуктовые склады, а вскоре Ленинград оказался в огненном кольце блокады. И начались наши нечеловеческие муки. Зима 1941-42-го была до предела лютой. Ни электричества, ни воды, ни тепла. В квартире минусовая температура. Поставили буржуйку, на ней таяли снег и кипятили воду. Но дров не хватало: жгли книги, учебники, мебель, ограду, все, что горело, но все равно спали в пальто и шапках. Надвигалось самое жуткое — голод. Сразу ввели продуктовые и хлебные карточки, но ежемесячно нормы выдачи снижали до самого низкого уровня. В декабре и январе продукты уже не отоваривали, а хлеб наполовину с отрубями и опилками довели до 125 граммов. И то за этим глиняным сырым кусочком надо было выстоять в очереди несколько часов... Понемногу город пустел. Люди умирали на ходу от истощения. Опухали, двигались с палочкой. Многие падали и уже не вставали. Каждый день на санках везли трупы умерших, а сколько их еще оставалось в обезлюдевших квартирах?! Это потом уже на Пискаревском кладбище хоронили и подсчитали более 700 тысяч. Казалось, что всякая жизнь была парализована, транспорт и тот стоял. Но город жил, а ленинградцы трудились и обеспечивали защитников оружием и боеприпасами, боролись за выживание из последних сил, но держались. 29 января 1942 года от голода и холода умер старший брат, а на следующий день скончалась мама. Мне и младшему брату через несколько дней грозила голодная смерть, но спасла соседка. Она на руках перетащила нас к себе, а потом забрала тетя. И не знаю — остались бы мы живы, если бы зимой 1943 года тетю и меня с братом не эвакуировали по Дороге жизни через Ладогу на Урал. После войны я закончила фельдшерско-акушерскую школу и была направлена в г. Холмск на Сахалин. Там вышла замуж и в 1953 году с мужем и детьми переехали в Искитим. Почти 40 лет проработала в ЦРБ, заведовала здравпунктами известнякового карьера и УНР-906, а затем была акушеркой роддома. Сейчас на пенсии. Можно было бы спокойно жить, гордясь дочерью и сыном, которые закончили мединститут и работают врачами. Но нет мира и покоя... Страдают от национальных распрей простые люди, наши дети и внуки, а прежде всего мы — ветераны. И разве можно забыть все пережитое? Разве можно после всего этого ада допустить новую войну? Сколько правят страной демократы, столько они и твердят, что экономика уже возрождается и дает свои плоды. А плодов то нет, как нет и уверенности, что они когда-нибудь будут. Зато на лицо беспредел, разборки и война. Какого же улучшения жизни ждать в этих условиях? Народ это понимает. Но поймут ли наши правители? Н. ЗАХАРОВА, жительница блокадного Ленинграда. Искитимская газета, №52, 9 мая, 1995 г.
|