Судьба страны в истории обычной жительницы Искитима

Клавдия Ивановна Моисеева в конце октября встретила свой 95-й год рождения, более 90 лет из них она прожила в Искитиме на двух соседних улицах центральной части города -серединной деревни, как называли эти места в начале 30-х годов прошлого века. Клавдия Ивановна — не просто живой свидетель всех событий прошедших девяти десятилетий, многие из них отразились на ее судьбе, принесли немало боли и горя, но не сломали эту стойкую женщину.

Родилась Клавдия Мартынова на Алтае, в 1930-м. Когда ей исполнилось четыре годика, вся семья перебралась в Иски-тим, вернее тогда еще на Разъезд № 6. На месте города были три деревеньки, на серединной и поселились, купив землянку на Октябрьской, которую в те времена называли. Копай-городом из-за целого ряда землянок. — На месте дома № 25 по улице Октябрьской была и наша землянка, — вспоминает Клавдия Ивановна. — Только маленькие окошки выходили на поверхность. Два — в одну сторону, еще одно — в другую. Помню я уже постарше была, вечером сядем у окна и смотрим, как совсем недалеко, в Жилгородке, в окнах загорается свет. А у нас — только тусклая керосиновая лампа. До сих пор она где-то у меня хранится.

Запомнился Клавдии Ивановне год открытия цемзавода. Им, ребятишкам, кто-то сказал, что завтра на крышу полезет рабочий, поставит флаг — значит, завод пустили. Весь следующий день они вертелись во дворе — боялись пропустить такое событие. И точно, флаг поставили, и из трубы пошел дым!

А потом наступил страшный 1937-й год. Была середина лета, когда в их землянку пришли люди в форме и начали обыск. Переворачивали все подряд, но не нашли ничего, кроме толстенной книги, которой когда-то хвастал 24-летний брат Илья. Он работал бригадиром на цемзаводе, отвечал за вагонетки, которыми перевозили камни из карьера. Книга была подписана: «На память Илье Ивановичу для подготовки к вступлению в партию». Не вступил, не успел.

Увели и его, и отца Ивана Архиповича, и самого младшего брата, которому только-только исполнилось 18 лет. Он закончил училище в Яшкино, как профессионал, устроился на цемзавод, даже зарплаты первой не успел получить.

Мама как-то враз постарела. Она вместе с десятилетней Клавой каждый день вставала и шла к тюрьме. Первые несколько дней Мартыновых держали на Лесосплава, но там было так тесно, что почти сразу же заключенных перевели в лагерь за деревне Шипуново — в нынешний Ложок. Клавдия Ивановна вспоминает, как ранним утром из Искитима тянулась вереница жен и детей в Шипуново, а вечером — обратно, как демонстрация, только без шаров и флагов и очень печальная.

Однажды, спустя около месяца, Мартыновых, как и многих других, развернули: «Ваших перевели, куда — не знаем». И началось бесконечные и бессмысленные поиски. Мама Клавы скооперировалась с другими женщинами, и начали они ездить по очереди по новосибирским тюрьмам. Только ответ всегда был один: «Нет информации». Надежда появилась, когда вдруг нашелся какой-то грамотный мужчина, взял с женщин деньги, заставил писать заявления, говорил, найду ваших, но потом просто пропал.

А спустя какое-то время забрали и старшего брата Клавы.

Ему уже исполнилось к тому времени 30 лет, и он трудился завхозом в первой школе, которая когда-то была на месте ЦУМа. Позже брат рассказывал: суд был недолгим, загрузили заключенных в самолет и увезли на крайний север. Там брат все десять лет от звонка до звонка строил славный город Норильск.

А Клава с мамой остались совершенно одни в холодной и ставшей какой-то пустой землянке.

Приходилось очень тяжело.

Вспоминая те годы, Клавдия Ивановна украдкой смахивает слезы, говорит, если бы не хорошие люди... Копай-город тогда строили казаки, они не могли оставить осиротевшую семью без помощи.

Как-то узнали, что мама хорошо печет, приволокли муки. Мама долго стряпала куличи и носила их продавать на базар. Да чем она тогда только не торговала!

Наберут ягоды — сразу на прилавок, соберут грибы — туда же.

Поддерживала и коровенка. Увести ее в стадо к переправе через речку и забрать обратно — это была задача Клавы. А еще учеба.

Она девочке давалась очень легко, так что семь классов закончила с хорошими отметками. А потом началась война...

Однажды 15-летняя Клава услышала, что в Бердске нанимают рабочих на военный завод.

Сразу решила — пойду устраиваться. Не верила, конечно, что ее возьмут, все-таки серьезное производство, детали для снарядов делали, а она — маленькая хрупкая... Но все-таки поехала. Домой летела как на крыльях — приняли! — Я была шлифовальщицей, — вспоминает Клавдия Ивановна. — Детали назывались «пальчики» из-за их цилиндрической формы и размера. Моя задача была: вставить такой вот «пальчик» в станок и отшлифовать его струями воды. Сложно было, тяжело. Дали мне резиновый фартук, чтобы брызги не попадали, но куда там... К концу смены весь мокрый! Но все равно на завод бежала. Моя зарплата стала просто спасением, стало нам с мамой как-то полегче, оклемались чуть. На «Танке», как сейчас помню, кто-то продавал амбар, в нем раньше муку хранили, а в войну он стоял без надобности. Так вот мама решила его купить, хорошо хоть денег чуть подкопили. Сломали мы нашу землянку и поставили амбар — малюсенький, но почти настоящий дом.

Но случилась новая беда — Клава заболела. Положили ее в больницу, сделали операцию и, видимо, занесли инфекцию.

Сколько лежала в бреду — и не скажешь сразу. Помнит, зашел приезжий врач из Новосибирска, осмотрел и, молча вышел.

И это молчание было как приговор. По справкам больным тогда выдавали белый хлеб. Вот и Клаве приносили, чтобы хоть как-то поддержать организм. Может быть, благодаря ему и выжила, молодость взяла свое и девушка пошла на поправку.

Дома снова встал вопрос о трудоустройстве. Неподалеку жил инженер с цементного — Яковлев — он всегда им с мамой помогал. Вот и решила Клава обратиться к нему. А тут вдруг соседка прибежала, говорит: приболела, на работу не может выйти, а она у нее серьезная — развозить по предприятиям хлеб и выдавать его по карточкам. Клава считать умела хорошо, но ответственность пугала.

И все-таки рискнула — заменила подружку на две недели.

А потом соседка снова пришла, да не просто так, а с поручением от главного бухгалтера артели Димитрова. Тот попросил Клавдию зайти к нему в контору. Девушка сразу сообразила: на работу будет звать, но кем? «Уборщицей не пойду», — сказала Клава соседке, да и забыла о разговоре. А та через день снова приходит: идем! Так Клава и стала работать в артели, но не уборщицей, а помощницей бухгалтера.

Артель Димитрова (произносилось с ударением на о) по тем временам было в Искитиме одним из крупных предприятий. Действовали в артели пошивочный, пимокатный, сапожный цеха, парикмахерская, даже пуговицы делали. Клавдия все их обошла, все обсчитала, со всеми познакомилась и начала работать.

Сейчас вспоминает, хорошие люди на ее пути попадались, помогали чем могли, заботились.

Тот же бухгалтер — Михаил Гаврилович Алесик — как-то зимой увидел у Клавдии латанные не на один раз валенки, спросил, а у мамы такие же? И тут же наказал выбрать новые в пимокатном цеху, а оплатить только шерсть.

К красивой стройной девушке сватались первые в Искитиме женихи, но она всем отказывала, а выбрала Михаила, очень уж парень понравился. Уже после войны свадьбу сыграли, жить сначала с его родителями начали, но Клавдии не понравилось, что свёкор забирал все заработанные ею деньги и распоряжался по-своему. Когда вынуждена была в очередной раз отдать все до копейки, а еще и отчитаться, почему так мало, не выдержала — убежала к матери.

А через две недели и муж пришел, мол, примешь меня вот в том, что на мне надето. Приняла, сказала: «Не тряпки же нас наживают, а мы — тряпки». Позже пошли с мужем к бухгалтеру артели, рассказали все как есть, а тот отправил выбирать белье из того, что артель для госпиталя искитимского шила.

Михаил на фронте не был, а потому после войны отправили его в Трудармию в Кемерово, Клавдия уволилась из артели и поехала следом. А как положенный срок был отработан, супруги Моисеевы вернулись в родной Искитим. И вот после этого Клавдия все-таки пошла устраиваться на цемзавод.

Приняли ее в ОРС бухгалтером, а потом направили на котельно-радиаторный завод продавцом в киоск, который снабжал своих рабочих рядом товаров, в том числе и дефицитных.

Копай-город к тому моменту уже переименовали в улицу Октябрьскую, а рядом начали застраивать Рабочую. Там супруги Моисеевы и взяли участок. Тогда как раз из заключения вернулся старший брат Клавы, да и у нее самой ребенок родился, так что бывший амбар стал маловат. Супруги завезли лес, а дом построить помогли студенты-строители. Опять же хороший человек — их мастер — видя, что молодые люди сами не справляются, послал своих подопечных. Жизнь менялась, у супругов Моисеевых родились двое детей, нужно было их воспитать, дать образование. Но мысль об отце и еще двух братьях, которых арестовали в 37-м, не давала спокойно строить свое семейное счастье. Начали рассылать запросы, обращаться в прокуратуру, но ответа не могли получить очень долго. А потом пришла справка: «Определением военного трибунала Сибирского военного округа № 133 от 8 февраля 1957 года постановление тройки УНКВД по Запсибкраю от 22 августа 1937 года, согласно которому Мартынов Иван Архипович 28 июля 1937 года был арестован по необоснованному обвинению в причастности к контрреволюционной группе, осужден по ст. 58-9-10-11 УК РСФСР к высшей мере наказания — расстрелу, отменено, дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Мартынов Иван Архипович по этому настоящему делу полностью реабилитирован.

Приговор приведен в исполнение 2 сентября 1937 года в г. Новосибирске». Хотели узнать хотя бы место расстрела — все только разводили руками. — Я была на приеме у прокурора, — вспоминает Клавдия Ивановна. — Он открыл папку, а там три дела: на отца и двух братьев, и на каждом штамп: расстреляны, место неизвестно. В прокуратуре просто сказали, что приговоры тогда приводили в исполнение на реке Каменке в Новосибирске, а где — сейчас уже не узнать. А чуть позже прошли слухи, что в Ложках проводили работы и обнаружили много костей. Там тоже расстреливали и хоронили.

Вот мы и думаем, что здесь расстреляли. Люди видели, что котлован копают, а после — вообще никаких сведений.

На память Клавдии остались только фотографии. Портрет младшего брата она решила передать в музей, чтобы сохранилась память о родном ей человеке, а также о тех страшных событиях, которые не должны повториться.

Клавдия Ивановна до сих пор живет на улице Рабочей, жаль, муж Михаил давно умер, не увидел замечательных внуков и правнуков. Как раз на свой 95-й год рождения Клавдии Ивановне вручен почетный знак «Город трудовой доблести».

Наталья Кривякина, фото автора