Холод, голод и эксперименты на детях..

Когда Нину Яковлевну Калашникову спрашивают о возрасте, она только плечами пожимает, ведь ни даты, ни месяца, ни года рождения своего не знает.

Как потом, после войны, в детдоме записали, так и осталось: и в свидетельстве о рождении, и в паспорте.

Сестра рассказывала, что когда в 1943 году в деревню пришли немцы и начали всех выгонять на улицу, маленькой Нине было всего четыре года.

Отец воевал на фронте, как и старшая сестра, а мама одна растила остальных шестерых детей.

Тогда всех жителей их де­ревушки выстроили на доро­ге и куда-то погнали, а до­ма напоследок заминирова­ли. Старший брат Васька был шустрым мальчишкой, уж как он вывернулся — никто не по­нял, но сбежал-таки от фаши­стов и пробрался к родствен­никам в соседнюю деревню. Те после войны рассказывали, что мальчишка переждал где-то с неделю и решил сходить на раз­ведку, посмотреть, что произо­шло с его родной деревней. Ни­кто тогда не знал о минах. Род­ственники только слышали да­лекий взрыв, а Вася так больше и не объявился.

Жителей деревни погнали на запад. Как все происходи­ло, Нина Яковлевна не запом­нила, в памяти лишь осталась остановка в Тульской области, то ли в деревне, то ли в горо­де Щекино. Там вся семья за­болела тифом. Дети выкараб­кались, а вот мама умерла. Так что за старшую осталась сестра Татьяна, которой едва исполни­лось 17 лет.

Запомнилась маленькой Ни­не и ночь, когда привезли их к лагерю военнопленных, выгру­зили, загнали за колючую про­волоку и оставили сидеть на земле до утра. Только потом вновь прибывших распредели­ли по баракам. Сначала всех вместе поселили, но затем де­тей отняли у родителей и за­перли отдельно. Со взрослы­ми осталась и сестра Татьяна.

Они должны были ежедневно ходить на работу. А младшие Надя, Алеша, Миша и Нина ста­ли выживать самостоятельно. Бараки были дощатыми, про­дуваемыми всеми ветрами. Спа­ли на двухэтажных нарах, за­стеленных только соломой. Зи­мой было невыносимо холодно, ведь бараки не отапливались, дети зарывались в солому, при­жимались друг к другу, так и спали.

У многих, кто слышал подоб­ные истории, всегда возникал вопрос: понятно — взрослых угоняли, чтобы они работали, а зачем нужны были дети? Ни­на Яковлевна вспоминает: «Нам давали таблетки, а потом при­ходили проверять состояние и брали нашу кровь»...

Вот так бесхитростно человек расска­зывает об ужасающих экспери­ментах, которые проводились над детьми.

Когда старшему из братьев — Алеше — исполнилось 9 лет, его тоже направили на работу — на завод, где лили свинцовые пули. Понятно, что никаких мер безопасности там не соблюда­лось. Очень быстро мальчик парами свинца сжег себе лег­кие. Однажды он закашлялся и захлебнулся собственной кро­вью.

Остались Нина, с Мишей и Надей втроем.

Сейчас даже сложно пред­ставить, как можно прожить в таких условиях: на завтрак ку­сочек хлеба на двоих, на обед брюква или свекла прямо в ко­журе и с ботвой, а ужина во­обще не было. Самым младшим Нине с Мишей разрешали по­прошайничать. Они выходили за колючую проволоку и про­сили милостыню. По-разному выходило: кто-то давал еды, а кто-то спускал собак. До сих пор у Нины Яковлевны шрамы от их укусов.

Но были и добрые сердеч­ные люди, они кормили детей и давали продуктов с собой, тог­да дети угощали сестру Надю.

А одна женщина, увидев их, грязных, оборванных, в рваной одежонке с ромбом на спине и надписью OST, рыдала так, что, как вспоминает Нина Яковлев­на, умыла нас слезами. Она по­вела детей в дом, накормила и впервые за много месяцев вы­мыла. Это был единственный раз, когда удалось помыться за долгих два года плена в немец­ком лагере.

Потом женщина переодела детей и подобрала им новую об­увь. «У меня до этого были са­пожки без подошвы, я прима­тывала ее проволокой, чтобы хоть как-то ходить. Женщина дала мне ботиночки, я померила и заплакала. Старую обувь она просила, чтобы сжечь в печке, а я вцепилась в рваные сапо­ги и не отдаю. Уже и Миша на­чал меня уговаривать — а я ни в какую. Так и ушла, крепко при­жимая сапожки к себе».

Однажды Нина совсем слег­ла — у нее случился сердечный приступ. Сейчас только можно гадать от лишений ли, от го­ря, или от лекарств, которые испытывали на детях. Помог какой-то немец, принес что-то и напоил девочку. После этого стало легче.

А потом пришли американцы — лагерь оказался в западной части Германии. Они освобо­дили всех, вывели из бараков и расселили по домам, где раньше жили немцы. Тогда-то, наконец, появилась возможность помыть­ся и наесться, поменять одежду.

Освобожденные долго жили од­ной коммуной, а продукты бра­ли в магазине бесплатно, пока в американскую зону не пришли два русских офицера. Они узна­ли, что освобожденные — рус­ские и начали всех переписы­вать. Потом по этим спискам вы­возили на родину.

Ехали в вагонах-теплушках.

На границе с Польшей в их по­езд врезался лоб в лоб другой товарняк — что-то напутали с переводом стрелок. В резуль­тате первые несколько вагонов превратились в сплошное ме­сиво. Нина с братом и сестра­ми ехала в предпоследнем ваго­не. Они сидели на полу, переку­выркнулись, конечно, пару раз, но остались живы.

Задержка вышла на пару не­дель. Приходили местные жи­тели, сочувствовали, помога­ли. Одна из женщин как-то по-особенному отнеслась к Нине. Она попросила старшую сес­тру Татьяну отдать ей девочку.

Та вроде бы и согласилась, но расставаться было просто не­выносимо, вот она и просила: пусть останется с нами еще на день-два. Женщина соглаша­лась, приходила снова, прино­сила поесть. И вот однажды она сказала, что все, завтра она Нину заберет.

Сестры вечером плакали, прощались, а тут поезд вдруг тронулся и поехал...

Прибыли дети в родную Смо­ленскую область. Старшую Та­тьяну вызывали в НКВД. Рас­спрашивали: кто, откуда, кто родители. Она все рассказала.

После этого направили в дет­ский дом в соседнем районе. По дороге на них напал какой-то мужик, отобрал все, что было с собой: и вещи, и еду. Этого на родной земле никто не ожидал.

В детском доме тоже при­шлось несладко. Голод стоял та­кой, что за кусочек хлеба стар­шие избивали младших. Здесь, в детдоме, Нине Яковлевне и сде­лали свидетельство о рождении со слов старшей сестры.

Через год Нина пошла в пер­вый класс при детском доме, а еще через два оказалось, что отец и самая старшая сестра, которые воевали на фронтах Великой Отечественной, жи­вы. Отец был контужен, после госпиталя он уехал в Ордын­ский район Новосибирской об­ласти к своему брату и женился там. Начали дети с ним перепи­сываться, в руководстве детдо­ма узнали об этом и заставили отца детей забрать. Но второй жене они оказались не нужны, так что поселились со старши­ми сестрами в землянке, здесь же, в деревне Устюжанино.

Потом была учеба в школе, непростая учеба, ведь за нее нужно было платить, а для это­го — все лето работать. После школы Нина уехала в Новоси­бирск поступать в техникум, но не прошла по конкурсу, пы­талась устроиться на завод, но в результате вернулась домой. А тут как раз колхозу нужно было направить кого-нибудь на учебу счетоводом. Выбор пал на Нину Яковлевну.

После учебы она вернулась и начала работать по профессии.

А тут в местную МТС прислали нового механика — Петра Ан­дреевича Калашникова. Моло­дые люди встретились и полю­били друг друга, создали семью.

Когда Нина уже была беремен­ной первенцем, Петра призва­ли в армию. Тогда служили це­лых три года, так что все забо­ты по уходу за ребенком легли на плечи молодой супруги и ро­дителей Петра Андреевича.

Тяжко приходилось, так что после двух лет службы супру­га Нина Яковлевна написа­ла письмо начальнику части и рассказала о своей судьбе. В конце просто по-человече­ски попросила: отпустите мужа домой, сколько же я могу страдать-то... После такого письма Петра демобилизовали.

Позже молодого парня по­звали в милицию в Искитим, он переехал вместе с супругой и старшим сыном Валерием.

Здесь уже родилась дочь Елена.

Нина Яковлевна работала бух­галтером сначала на автобазе, а затем на НЗИВе. Она всегда пользовалась большим автори­тетом в коллективе, к ее мне­нию прислушивались и колле­ги, и начальство.

Нина Яковлевна воспитала сына и дочь, стала любимой ба­бушкой трех внуков и уже пра­бабушкой. И всем детям она искренне желает не знать тех горестей и бед, которые при­шлось испытать ей самой.

Наталья Кривякина