Холод, голод и эксперименты на детях..
Когда Нину
Яковлевну Калашникову спрашивают о возрасте, она только плечами пожимает, ведь ни
даты, ни месяца, ни года рождения своего не знает.
Как потом, после войны, в детдоме
записали, так и осталось: и в свидетельстве о рождении, и в паспорте.
Сестра
рассказывала, что когда в 1943 году в деревню пришли немцы
и начали всех выгонять на улицу, маленькой Нине было всего четыре года.
Отец воевал на фронте, как
и старшая сестра, а мама одна растила остальных шестерых детей.
Тогда всех
жителей их деревушки выстроили на дороге и куда-то погнали, а дома напоследок
заминировали. Старший брат Васька был шустрым мальчишкой, уж как он вывернулся
— никто не понял, но сбежал-таки от фашистов и пробрался к родственникам в соседнюю
деревню. Те после войны рассказывали, что мальчишка переждал где-то с неделю и решил
сходить на разведку, посмотреть, что произошло с его родной деревней. Никто тогда
не знал о минах. Родственники только слышали далекий взрыв, а Вася так больше
и не объявился.
Жителей
деревни погнали на запад. Как все происходило, Нина Яковлевна не запомнила, в
памяти лишь осталась остановка в Тульской области, то ли в деревне, то ли в городе
Щекино. Там вся семья заболела тифом. Дети выкарабкались, а вот мама умерла. Так
что за старшую осталась сестра Татьяна, которой едва исполнилось 17 лет.
Запомнилась маленькой Нине
и ночь, когда привезли их к лагерю военнопленных, выгрузили, загнали за колючую
проволоку и оставили сидеть на земле до утра. Только потом вновь прибывших распределили
по баракам. Сначала всех вместе поселили, но затем детей отняли у родителей и заперли
отдельно. Со взрослыми осталась и сестра Татьяна.
Они должны
были ежедневно ходить на работу. А младшие Надя, Алеша, Миша и Нина стали выживать
самостоятельно. Бараки были дощатыми, продуваемыми всеми ветрами. Спали на двухэтажных
нарах, застеленных только соломой. Зимой было невыносимо холодно, ведь бараки
не отапливались, дети зарывались в солому, прижимались друг к другу, так и
спали.
У многих,
кто слышал подобные истории, всегда возникал вопрос: понятно — взрослых
угоняли, чтобы они работали, а зачем нужны были дети? Нина Яковлевна вспоминает:
«Нам давали таблетки, а потом приходили проверять состояние и брали нашу кровь»...
Вот так
бесхитростно человек рассказывает об ужасающих экспериментах, которые проводились
над детьми.
Когда старшему из братьев
— Алеше — исполнилось 9 лет, его тоже направили на работу — на завод, где лили свинцовые
пули. Понятно, что никаких мер безопасности там не соблюдалось. Очень быстро мальчик
парами свинца сжег себе легкие. Однажды он закашлялся и захлебнулся собственной
кровью.
Остались Нина, с Мишей и
Надей втроем.
Сейчас
даже сложно представить, как можно прожить в таких условиях: на завтрак кусочек
хлеба на двоих, на обед брюква или свекла прямо в кожуре и с ботвой, а ужина вообще
не было. Самым младшим Нине с Мишей разрешали попрошайничать. Они выходили за колючую
проволоку и просили милостыню. По-разному выходило: кто-то давал еды, а кто-то
спускал собак. До сих пор у Нины Яковлевны шрамы от их укусов.
Но были и добрые сердечные
люди, они кормили детей и давали продуктов с собой, тогда дети угощали сестру Надю.
А одна
женщина, увидев их, грязных, оборванных, в рваной одежонке с ромбом на спине и
надписью OST, рыдала так, что, как вспоминает Нина Яковлевна, умыла нас слезами.
Она повела детей в дом, накормила и впервые за много месяцев вымыла. Это был единственный
раз, когда удалось помыться за долгих два года плена в немецком лагере.
Потом женщина
переодела детей и подобрала им новую обувь. «У меня до этого были сапожки без
подошвы, я приматывала ее проволокой, чтобы хоть как-то ходить. Женщина дала мне
ботиночки, я померила и заплакала. Старую обувь она просила, чтобы сжечь в печке,
а я вцепилась в рваные сапоги и не отдаю. Уже и Миша начал меня уговаривать —
а я ни в какую. Так и ушла, крепко прижимая сапожки к себе».
Однажды Нина совсем слегла
— у нее случился сердечный приступ. Сейчас только можно гадать от лишений ли, от
горя, или от лекарств, которые испытывали на детях. Помог какой-то немец, принес
что-то и напоил девочку. После этого стало легче.
А потом
пришли американцы — лагерь оказался в западной части Германии. Они освободили всех,
вывели из бараков и расселили по домам, где раньше жили немцы. Тогда-то, наконец,
появилась возможность помыться и наесться, поменять одежду.
Освобожденные
долго жили одной коммуной, а продукты брали в магазине бесплатно, пока в
американскую зону не пришли два русских офицера. Они узнали, что освобожденные
— русские и начали всех переписывать. Потом по этим спискам вывозили на родину.
Ехали в вагонах-теплушках.
На границе
с Польшей в их поезд врезался лоб в лоб другой товарняк — что-то напутали с
переводом стрелок. В результате первые несколько вагонов превратились в сплошное
месиво. Нина с братом и сестрами ехала в предпоследнем вагоне. Они сидели на
полу, перекувыркнулись, конечно, пару раз, но остались живы.
Задержка
вышла на пару недель. Приходили местные жители, сочувствовали, помогали. Одна
из женщин как-то по-особенному отнеслась к Нине. Она попросила старшую сестру Татьяну
отдать ей девочку.
Та вроде бы и согласилась,
но расставаться было просто невыносимо, вот она и просила: пусть останется с нами
еще на день-два. Женщина соглашалась, приходила снова, приносила поесть. И вот
однажды она сказала, что все, завтра она Нину заберет.
Сестры вечером плакали,
прощались, а тут поезд вдруг тронулся и поехал...
Прибыли
дети в родную Смоленскую область. Старшую Татьяну вызывали в НКВД. Расспрашивали:
кто, откуда, кто родители. Она все рассказала.
После этого направили в
детский дом в соседнем районе. По дороге на них напал какой-то мужик, отобрал все,
что было с собой: и вещи, и еду. Этого на родной земле никто не ожидал.
В детском
доме тоже пришлось несладко. Голод стоял такой, что за кусочек хлеба старшие
избивали младших. Здесь, в детдоме, Нине Яковлевне и сделали свидетельство о рождении
со слов старшей сестры.
Через год Нина пошла в первый
класс при детском доме, а еще через два оказалось, что отец и самая старшая сестра,
которые воевали на фронтах Великой Отечественной, живы. Отец был контужен, после
госпиталя он уехал в Ордынский район Новосибирской области к своему брату и женился
там. Начали дети с ним переписываться, в руководстве детдома узнали об этом и
заставили отца детей забрать. Но второй жене они оказались не нужны, так что поселились
со старшими сестрами в землянке, здесь же, в деревне Устюжанино.
Потом была
учеба в школе, непростая учеба, ведь за нее нужно было платить, а для этого — все
лето работать. После школы Нина уехала в Новосибирск поступать в техникум, но не
прошла по конкурсу, пыталась устроиться на завод, но в результате вернулась домой.
А тут как раз колхозу нужно было направить кого-нибудь на учебу счетоводом. Выбор
пал на Нину Яковлевну.
После учебы она вернулась
и начала работать по профессии.
А тут в местную МТС прислали
нового механика — Петра Андреевича Калашникова. Молодые люди встретились и полюбили
друг друга, создали семью.
Когда Нина уже была беременной
первенцем, Петра призвали в армию. Тогда служили целых три года, так что все заботы
по уходу за ребенком легли на плечи молодой супруги и родителей Петра Андреевича.
Тяжко приходилось,
так что после двух лет службы супруга Нина Яковлевна написала письмо начальнику
части и рассказала о своей судьбе. В конце просто по-человечески попросила: отпустите
мужа домой, сколько же я могу страдать-то... После такого письма Петра демобилизовали.
Позже молодого парня позвали
в милицию в Искитим, он переехал вместе с супругой и старшим
сыном Валерием.
Здесь уже родилась дочь
Елена.
Нина Яковлевна работала
бухгалтером сначала на автобазе, а затем на НЗИВе. Она
всегда пользовалась большим авторитетом в коллективе, к ее мнению прислушивались
и коллеги, и начальство.
Нина Яковлевна воспитала
сына и дочь, стала любимой бабушкой трех внуков и уже прабабушкой. И всем детям
она искренне желает не знать тех горестей и бед, которые пришлось испытать ей самой.
Наталья Кривякина